— Выходит, что решился Капитон Григорьевич, — задумчиво глядя на полковника, сказал отец Никифор. — Облегчил душу. Чем же я могу вам помочь?
— Романычев рассказал о своем преступлении мне и вам. Никого другого я пока не знаю…
— И вы хотите, чтобы я засвидетельствовал это?
— Да. Он называл вам имя невинно пострадавшего?
— Капитон Григорьевич заказывал молебны за упокой души раба божьего Алексея…
— Бабушкина?
— Он называл его фамилию на исповеди. А в молитвах называют только имена.
Корнилов достал из кармана ксерокопии, снятые с найденных у старика записок «за упокой» и «во здравие». Протянул Никифору Петровичу.
— Мы нашли у него дома.
— Можете оставить? — спросил священник. — Я исполню его последнюю волю. А вашу просьбу я выполнить не смогу, Игорь Васильевич. Люди, имена которых Капитон Григорьевич доверил мне на исповеди, могут быть живы. Но ваши хлопоты греют мне душу. Да.
«Что ж ты не заставил старика раньше выполнить свой долг?!» — подумал Корнилов.
— Вы считали раскаяние Романычева искренним?
Священник вздохнул, опустил голову. Полковник чувствовал, что ему не просто ответить на этот вопрос.
— Легко ошибиться, — наконец сказал он и внимательно посмотрел Игорю Васильевичу в глаза. — Человек нуждается в поддержке. А он был одинок. В одиноких — один защитник. Но утешение приходит не сразу и не ко всем. Умершие живут там, за гробом, запасом духовной жизни, какой они сделали в жизни нынешней. Капитон Григорьевич слишком поздно задумался об этом.
Они поговорили еще несколько минут. Полковник дал отцу Никифору свой телефон. Попросил позвонить, если он вспомнит что-то о жизни старика.
— Не нарушая тайну исповеди, — улыбнулся Корнилов.
— Да. Я не волен распоряжаться тайнами своих прихожан, — мягко сказал священник.
На улице стало еще жарче. Даже в густой тени церковного сада не чувствовалось прохлады. Массивные скамейки занимали старушки, ожидающие начала службы. Сидело и несколько пожилых мужчин. Корнилов заметил на груди одного из них ряды орденских планок. Большинство старушек были чистенькие, наглаженные, с интеллигентными лицами. У некоторых на головах красовались давно вышедшие из моды соломенные шляпки. «А может быть, опять входящие в моду?» — подумал Игорь Васильевич и вспомнил старых богомолок на каком-то большом празднике в Троице-Сергиевой лавре. Почти все они были загорелыми, одеты в белые и черные платки, в плюшевые полупальто или даже ватники. Они сидели и лежали повсюду — на скамейках, на изумрудной весенней траве, на холодных известковых плитах. Закусывали деревенской снедью, дремали, вели задушевные разговоры. И тем и другим жилось, наверное, нелегко. Но одни жили просто, никого не стесняясь и не упрекая за свое бездолье, а другие, пока хватало сил, пытались скрыть свою бедность и немощь. И от этого им было еще труднее.
Корнилов сел в машину и подумал о той догадке, которая неожиданно родилась у него во время разговора со священником. «Что это взбрело мне в голову! Ведь в мартирологе есть сообщение о смерти Полякова! Все трое мертвы!»
15Бугаев шел по длинному и унылому коридору управления к себе в кабинет и думал, с чего начать поиски. С шофером все ясно. Сейчас он позвонит на автобазу экскурсионного бюро и попросит, чтобы разыскали водителя первого класса Романа Холкина. А вот как быть с имением Савиной? Честно признаться, до сегодняшнего дня майор даже не подозревал, что когда-то в России пользовалась огромным успехом драматическая актриса Мария Гавриловна Савина. А уж про ее имение… Полковник, тот, оказывается, даже знает, что последняя квартира актрисы, вернее ее дом, стоит на Карповке, недалеко от Дома литераторов.
«Ну дельце! — думал майор. — Вместо того чтобы собирать дополнительные улики, я, выходит, ищу убийце алиби?!»
Он позвонил во внутреннюю тюрьму, и через пятнадцать минут конвоир привел Бабушкина. По его заспанному лицу можно было догадаться, что экскурсовод наверстывал упущенное ночью.
— Садитесь, Дмитрий Алексеевич, — пригласил майор.
Бабушкин сел на край стула. Смотрел он на Семена неприязненно.
— Вы на допросе у полковника говорили про молодую женщину, экскурсантку в вашем автобусе…
Бабушкин молчал.
— Говорили?
— Говорил.
«Что он на меня волком смотрит?» — подумал майор.
— Упоминали и про имение актрисы Савиной.
— Упоминал.
— А почему же не сказали, где это имение? В какой области? В Ленинградской? Ведь нам эту женщину найти надо!
— Вот и ищите.
Бугаев еле сдержался, чтобы не сказать какую-нибудь резкость. Но, похоже, тогда Бабушкин вообще не проронил бы ни слова.
— Чего вы задираетесь, Дмитрий Алексеевич? — спросил Семен. — Ведь если женщина видела старика с баулом в автобусе, то подтвердятся ваши слова…
— А если не видела? И потом, ни о каком бауле я не знаю!
Майор на некоторое время потерял дар речи от негодования.
— Да ведь я своими руками… — начал он возмущенно, но Бабушкин перебил его:
— У меня дома вы нашли саквояж с деньгами, а не баул.
— Скажите, Дмитрий Алексеевич, вас в детстве мальчишки никогда не колотили? За вредность характера? Ведь дело выеденного яйца не стоит, а мы теряем драгоценное время. Лично для меня с лихвой хватает саквояжа, который вы хапнули у дедушки! Скажете вы наконец, где это дурацкое имение?
Бабушкин зачем-то поднес к лицу ладонь с длинными тонкими пальцами, внимательно осмотрел ее и сказал, не поднимая глаз:
— В поселке Сива Пермской области. Имение одного из ее мужей — Никиты Всеволожского.
Позже Бугаеву казалось, что на разговор с упрямым экскурсоводом он потратил времени много больше, чем на поиски симпатичной пермячки Вали Соколовой и ее подруги Зины. А на самом деле говорили они минут семь — десять. А с пермячками из Сивы он встретился только поздно вечером, в гостинице «Выборгская». Его появление в номере у девушек вызвало маленький переполох — одетые в легкие одинаковые халатики, пермячки пытались запихать закупленные в Ленинграде гостинцы в огромные клетчатые чемоданы.
Дверь Бугаеву открыла Валентина, даже не спросив, кто стучит. Потом выяснилось, что ждали третью подругу. Пока Валя, озадаченная появлением молодого человека, пыталась прикрыть собою «поле битвы», майор оценил ситуацию и сказал проникновенно:
— Гражданки Соколова и Безъязычная, я из бюро добрых услуг. Администрация гостиницы прислала меня помочь вам разместить сувениры.
— Зи-ина… — озадаченно сказала Валентина, оборачиваясь к подруге.
— Что Зина! Раз прислали — пускай складывает. У меня уже голова кружится.
— Ой, да как-то странно?! — засомневалась Валя, не давая майору ни на сантиметр продвинуться за порог. — Мы не вызывали.
— Девушки, не сомневайтесь. Сохранность багажа гарантируется. Оплата по соглашению.
Лишь тогда Валентина отступила и пропустила его в комнату. Остальное, как любил говорить майор, было делом техники. Пока Бугаев укладывал вещи в бездонные чемоданы, девушки, споря и перебивая друг друга, рассказывали ему об экскурсии в Гатчину. Старика с баулом-саквояжем они запомнили хорошо. Зина сидела с ним на одном сиденье.
— Грустный товарищ был, задумчивый, — говорила она. — Портфельчик свой держал на коленях, потом увидел, что он мне мешает, убрал наверх, на сетку.
— Не разговаривал с вами?
— Спросил, откуда я. Пошутил: «Пермячка, солены уши». И еще спрашивал, нравится ли мне Ленинград.
— Девчата, — поинтересовался майор, — вы никак всю гречу в Ленинграде скупили? Неужели в вашей Сиве гречи нет?
— В нашей Сиве ничего нет! — сердито ответила Валентина.
— Эхе-хе, — вздохнул майор. — Пригласите меня в гости, привезу. Как у вас с грибами-то? Растут?
— Растут. Но вы поторопитесь. Через годик-два и грибов не будет, — сказала Зина. — Надумаете — приезжайте. Мы вам адрес дадим. Только вы опять шутите!
А Валентина молчала. «Вот если бы ты пригласила, — подумал майор, — я бы уж точно приехал!» Ее доброе, спокойное лицо и ласковые глаза действовали умиротворяюще. Только здесь, в душном, несмотря на открытое окно, номере гостиницы, среди нагромождений питательных и даже пикантных покупок, к Бугаеву вернулись его обычное душевное равновесие и юмор.
И еще одну деталь выяснил Семен: обе девушки утверждали, что из автобуса старик вышел с саквояжем в руках, — они видели, как в магазине он купил бутылку кефира и тут же выпил. И саквояж стоял перед ним на столике. Значит, Бабушкин ошибался. Но эта ошибка ничего не опровергала и ничего не подтверждала. Никто не видел, как старик передавал саквояж экскурсоводу.
Не видел этого и шофер автобуса Холкин, к которому майор заехал по пути из гостиничного треста в гостиницу «Выборгская». Впрочем, Холкин не видел и самого старика. Похоже, что его волновали только отношения с автоинспекцией, «нервирующей водителей», и проблемы горючего.
